Ровно 40 лет назад, весной 1972 года мы, студенты-пятикурсники, пошли на юбилейный семинар кафедры по поводу сорокалетия нашего профессора Анатолия Аркадьевича Первозванского. В юбилейной части выступали гости: университетские, москвичи, и даже коллеги из Средней Азии, которые подарили юбиляру почетный халат и тюбетейку. Выступавшие рассказывали смешные и не смешные истории из жизни юбиляра, вспоминали его путешествия и прочее. А.А. сидел в президиуме смирно, аплодировал, правда, тюбетейку быстро снял. В конце ему дали слово, он поднялся и неожиданно сказал, что он считает себя ученым, математиком, и ему странно, что он не услышал ничего о своей работе, хотя он сердечно благодарен за «халат бухарского еврея». Это был хороший урок характерного для А.А. серьезного отношения к себе и своей науке; разговор с ним всегда требовал внимания и напряжения.
Я расскажу несколько эпизодов о Первозванском как об учителе и создателе школы теории управления на физ-мехе. Первозванский производил на студентов сногсшибающее впечатление. Он был персонажем из Понедельника Начинающегося в Субботу, Физиком который Шутит, или американцем из легенд про Фейнмана. Он был вежлив, внимателен, остр, держал дистанцию со всеми, курил свою знаменитую трубку, смеялся неповторимым смехом точно выверенной продолжительности, катался на горных лыжах, писал книги, ездил на международные конференции, был знаком с западными знаменитостями... короче говоря, для нас он был суперменом.
Первозванский читал нам трехсеместровый курс «теория управления» начиная с критерия устойчивости Найквиста и кончая принципом максимума Понтрягина и теорией динамического программирования Беллмана. Курс был не похож на другие, от него веяло современностью – теория управления была разработала в тридцатые–шестидесятые годы – а также тем, что сейчас называется глобализацией науки. В то советское время это было и смело и восторженно соблазнительно – он просто отменил железный занавес и открыл нам единый мир современной науки. Мы ездили в публичку и читали книги Беллмана и Брайсона; так я получил прививку стиля современной американский научной литературы. Это был стиль лекций А.А. Лекции были непростые, я до сих пор помню, как мы разбирали по конспектам доказательство оптимальности принципа максимума. Зато я могу его воспроизвести и сейчас, через сорок лет.
А. А. влиял на меня опосредованно через рассказы его коллег, с которыми я был близко знаком. Сотрудники звали А.А. «папашей», несмотря на то, что они были одного поколения. Это иронически–почетное прозвище отражало научный авторитет Первозванского, готовность вступиться за своих коллег и прикрыть их, а также его интеллектуальное лидерство. Для студентов «папаша» было бы чересчур фамильярно, и мы называли его просто Первозванский. Помню рассказ Н. О. Вильчевского про то, как А. А. с двумя сотрудниками кафедры поехал к заказчику НИР делать важный доклад. А. А. только что вернулся из поездки и был не в курсе деталей работы, ему объяснили что к чему, пока они ехали в такси. У заказчика А. А. сделал блестящий доклад, сумев дать перспективу, уложить естественным образом только что сообщенные ему результаты в общую схему и показав их обобщение. Ходили также рассказы о том, как А. А. ездил в ВАК защищая своих от нападок других научных школ, как он боролся за кафедральные права с политехническим начальством, которое было слеплено из совсем другого советско-партийного теста.
Из книг А. А., я помню «Случайные процессы в нелинейных автоматических системах» (1963) и последующую прекрасно написанную популярную книгу «Поиск» (1970). Я позже встречал инженеров, изучавших по ней методы случайного поиска, а эти методы развились в современные генетические алгоритмы. Несколько раз я ходил на семинары Первозванского где обсуждалась декомпозиция. В то время он работал над книгой «Декомпозиция, агрегирование и приближенная оптимизация» (1979), которая развивала возможности разбить задачи на простые слабо взаимодействующие подзадачи. Именно так Боинг и НАСА сейчас проектируют летательные аппараты.
После окончания, я несколько раз встречался с А. А. на конференциях и по дороге к ним, а в 1979 году он оппонировал мою кандидатскую диссертацию. Несколько раз мы беседовали на общие всех волновавшие социальные темы, и я смог оценить его глубокий ироничный и аналитический ум. Однако, глубокого общения не получалось, разговор останавливался у некоего порога и благоразумно сворачивал в сторону. Причиной было не только разница в нашем положении, но и разница поколений. А. А. был романтик и шахматист, он пытался улучшить советскую систему изнутри, он играл с системой и боролся. Я осознавал что позиция А. А. была последовательной, сложной и полезной, но эмоционально не мог ей сочувствовать.
Закончу маленькой сценкой. Через много лет после окончания ЛПИ, я встретился с одним моим однокурсником и мы естественно стали обсуждать наших общих знакомых. Я упомянул успехи одного из них, на что мой собеседник недоверчиво воскликнул «У тебя получается, что он умнее Первозванского!», чего явно не могло быть по определению: невозможно быть точнее парижского эталона метра.
Андрей Черкаев, выпускник кафедры МПУ 1973 г., профессор, США
